Что стало с дочерью Маяковского . Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой От кого у маяковского дочь патриция

Патрисия Томпсон и Владимир Маяковский. Дочь и отец.

«Две милые мои Элли. Я по вам уже соскучился… Целую вам все восемь лап», - это отрывок из письма Владимира Маяковского, адресованного его американской любви – Элли Джонс и их общей дочери Хелен Патрисии Томпсон. О том, что за океаном у поэта-революционера есть ребенок, стало известно только в 1991 году. До этого Хелен хранила тайну, опасаясь за свою безопасность. Когда стало можно говорить открыто о Маяковском, она посетила Россию и посвятила свою дальнейшую жизнь изучению биографии отца.

Патрисия Томпсон во время поездки в Россию.

Русское имя Патрисии Томпсон – Елена Владимировна Маяковская. На закате жизни она предпочитала именовать себя именно так, ведь у нее, наконец, было законное право заявить о том, что она дочь известного советского поэта. Елена родилась летом 1926 года в Нью-Йорке. К этому времени американское путешествие Маяковского в США подошло к концу, и он был вынужден вернуться в СССР. За океаном у него случился трехмесячный роман с Элли Джонс, русскоязычной переводчицей, немкой по происхождению, семья которой вначале приехала в Россию по приказу Екатерины, а после – эмигрировала в США, когда грянула революция.


Владимир Маяковский и Элли Джонс.

Патрисия Томпсон на фоне портрета отца.

На момент знакомства Элли с Владимиром она состояла в фиктивном браке с англичанином Джорджем Джонсом (он и помог ей эмигрировать из России вначале в Лондон, потом в Америку). После рождения Патрисии Джонс проявил участие и дал девочке свою фамилию, так у нее появилось американское гражданство.

Патрисия всю жизнь была уверена, что мать хранила тайну ее происхождения, опасаясь преследований со стороны НКВД. По этой же причине, как ей кажется, сам поэт не упомянул их в завещании. С отцом Патрисия встретилась лишь раз, ей тогда было всего три года, они приезжали с матерью в Ниццу. Ее детские воспоминания сохранили трогательные моменты встречи, радость, которую испытал поэт, увидев собственную дочь.


Патрисия Томпсон в рабочем кабинете.

Елена Владимировна посетила Россию в 1991 году. Тогда она с интересом общалась с дальними родственниками, литературоведами, исследователями, работала в архивах. Читала биографии Маяковского и пришла к мысли, что очень похожа на отца, тоже посвятила себя просветительству, служению людям. Елена Владимировна была профессором, читала лекции об эмансипации, издала несколько учебных пособий, редактировала романы фантастов и работала в нескольких издательствах. Все воспоминания, рассказанные о Маяковском матерью, сохранились у Елены Владимировны в качестве аудиозаписей. Основываясь на этом материале, она подготовила издание «Маяковский на Манхэттене».

Маяковский на Манхэттене.

Семейная жизнь Елены Владимировны сложилась удачно. Ее сын – успешный адвокат Роджер Томпсон, во многом он похож на своего знаменитого деда. Елена Владимировна Маяковская прожила 90 лет, после смерти она завещала развеять свой прах на Новодевичьем кладбище над могилой отца. Подобным образом она поступила в свой приезд в Россию, тогда она привезла часть праха собственной матери, чтобы похоронить его рядом с могилой русского поэта.


Портрет Елены Владимировны Маяковской.

Роджер надеется, что у него будет достаточно времени, чтобы со временем издать книгу о своей матери, название для нее уже есть – «Дочка». Именно это слово – единственное упоминание о Елене в дневниках Маяковского. Когда-то Елена Владимировна обмолвилась, что Лиля Брик сделала все возможное, чтобы уничтожить любые свидетельства об американской истории. Но, листая архивы, ей удалось в одном из дневников найти сохранившийся лист, на котором было написано лишь это слово.

Дочь Маяковского с футболкой, на которой - портрет отца.

Портрет поэта Владимира Маяковского.

Хелен Патрисия Томпсон (англ. Helen Patricia Thompson, урождённая Хелен (Елена) Джонс, известна также как Елена Владимировна Маяковская ; 15 июня 1926, Нью-Йорк - 1 апреля 2016, там же) - американский философ и писатель, педагог. Дочь Владимира Маяковского и русской эмигрантки Елизаветы Зиберт.

Детство

Родилась 15 июня 1926 года в Нью-Йорке. Мать - Елизавета Петровна Зиберт (1904-1985), дочь крупного землевладельца Петра Зиберта, выходца из Германии. Отец - Владимир Владимирович Маяковский (1893-1930), русский поэт.

В 1925 году Маяковский приехал погостить к своему другу, художнику Давиду Бурлюку в Нью-Йорк, где на одном из поэтических вечеров познакомился с эмигранткой Элли Джонс (урождённой Елизаветой Зиберт). Через год у неё родилась дочь. Бывший муж Элли, Джордж Джонс, поставил в свидетельстве о рождении девочки свою фамилию, чтобы её считали «законнорожденной», и стал её юридическим отцом.

Встреча с отцом

Узнав о рождении дочери, Маяковский обрадовался и очень хотел увидеть её, но поехать снова в Америку было трудно. В 1928 году поэт получил визу для поездки в Париж. В это же время Элли с дочерью отправилась на отдых в Ниццу. Туда из Парижа и приехал Маяковский. Это была их первая и единственная встреча. 14 апреля 1930 года Владимир Маяковский застрелился. Об этом Элли узнала из газет.

Дальнейшая жизнь

Когда дочери исполнилось девять лет, ей рассказали, кто её отец. Но это было семейной тайной: мать, а затем и отчим просили до их смерти никому не открывать правды.

В 15 лет поступила в художественную школу. Затем - в Барнард-колледж, который окончила в июне 1948 года.

По окончании колледжа работала редактором широко издаваемых журналов (в том числе в издательстве «Макмиллан»): делала обзоры кинофильмов, музыкальных записей, кроме того, редактировала вестерны, романы, детективы и научную фантастику.

После брака в 1954 году с американцем Уэйном Томпсон-Шерманом взяла фамилию Томпсон, а от двойного имени Хелен-Патрисия оставила только вторую часть. В 1974 году супруги развелись. Сын Роджер - адвокат, женат, но своих детей в семье нет, усыновил мальчика из Колумбии Логана (род. 1993).

Преподавала в Лемановском колледже Городского университета Нью-Йорка. Выпустила более пятнадцати книг, среди которых «Маяковский на Манхэттэне, история любви», рассказывающая о путешествии её отца.

Активно участвовала в работе Русско-американского культурного центра «Наследие».

1 апреля 2016 года ушла из жизни, о чём сообщил Государственный музей В. В. Маяковского на своей странице в фейсбуке: «С тяжёлым сердцем сообщаем о большой утрате… в пятницу утром в Нью-Йорке скончалась Хелен Патрисия Томпсон (Елена Владимировна Маяковская)».

Тело кремировано в США. Завещала развеять прах над могилой отца на Новодевичьем кладбище.

Исследователи жизни и творчества Владимира Владимировича Маяковского прекрасно знали, что поэт был человеком ветреным. Помимо Лили Брик, которую многие считают главной любовью всей его жизни, у мастера слова в жизни хватало других женщин.

А вот ребенок у Владимира Владимировича был лишь один, причем внебрачный . Глеб-Никита появился на свет благодаря интрижке литератора с художницей Елизаветой Лавинской. Но в 1991 году внезапно выяснилось: всё это время у поэта за океаном жила родная дочь !

В 1925 году советский деятель культуры приехал в Штаты в творческую командировку. Там за ним закрепили гида и переводчика Элли Джонс .

На самом деле женщину звали Елизавета Зиберт, она была дочерью вовремя уехавшего из России промышленника. По свидетельствам очевидцев, между поэтом и образованной красавицей сразу вспыхнула искра.

Маяковский и Джонс практически не расставались. На всех приемах пара появлялась исключительно вместе. Вдвоем они ходили не только на светские рауты и на встречи с издателями.

Влюбленные бродили по Нью-Йорку, любовались достопримечательностями. Именно тогда, по словам дочери поэта, мужчина написал стихотворение «Бруклинский мост ».

Бурный роман пары длился три месяца. Когда Маяковский уехал из Америки, Элли уже была беременна.

Вскоре на свет появилась Эллен Патрисия , единственная дочь поэта. К сожалению, сам Владимир Владимирович смог увидеться с ней лишь единожды в Ницце, когда маленькой Пэт было три года.

Узнав от общих знакомых, что возлюбленная с дочкой находятся неподалеку, Маяковский примчался к ним из Парижа, где пребывал в тот момент.

Дочь помнит его очень смутно, но с уверенностью говорит: к ней знаменитый отец относился очень нежно и трепетно . После короткого свидания в Ницце в 1928 году мужчина писал своим «двум Элли », мечтая о новой встрече.

С собой Маяковский увез фотографию дочери. По словам друзей поэта, фото обосновалось на его письменном столе. К сожалению, когда Маяковский покинул мир, в вещах литератора как следует похозяйничала Лиля Брик .

Женщина тщательно изничтожила практически все свидетельства наличия у Владимира Владимировича дочери. Пропустила она лишь страничку в записной книжке, где неподалеку от нью-йоркского адреса было написано «дочка».

Мать Патрисии очень боялась, что власти СССР расправятся с ее малышкой. Еще до рождения девочки к женщине приходил какой-то комиссар и расспрашивал, от кого ребенок.

Нельзя также забывать, что Лиля Брик имела связи в НКВД . К счастью, наследница авторских прав Маяковского то ли не захотела, то ли не смогла устранить маленькую соперницу.

Ребенку дал фамилию Джордж Джонс . Когда-то Элли вступила с этим мужчиной в фиктивный брак, чтобы сбежать из СССР, а теперь старый друг помог ей второй раз.

Позже дочь Маяковского вышла замуж и родила сына. Лишь на склоне лет, когда Союз приказал долго жить, женщина раскрыла тайну своего происхождения, назвавшись Еленой Владимировной Маяковской.

В ролике ниже ты сможешь увидеть часть телепрограммы , гостем которой была Патрисия. После этих кадров все сомнения о том, действительно ли женщина является дочерью поэта, пропадают. Семейное сходство видно невооруженным глазом!

Перу Патрисии принадлежит книга «Маяковский на Манхэттене: история любви », описывающая отношения ее родителей. Женщина верила, что ее отца отправили в мир иной неприятели, и до конца жизни отстаивала эту точку зрения.

Новые очень интересные материалы о Вл. Маяковском и роли Лили Брик в его жизни и биографии.

Анастасия Орлянская · 29/11/2010
интервью

Патрисия Томпсон: «Чтобы Маяковский не уехал к нам с мамой в Америку, Лиля подстроила ему встречу с Татьяной Яковлевой»

Единственная дочь певца революции Владимира Маяковского носит имя Патрисия Томпсон, живет в Верхнем Манхэттене и преподает феминизм в Нью-Йоркском университете.
Единственного внука певца революции зовут Роджер Томпсон, он модный нью-йоркский адвокат с Пятой авеню. При взгляде на дочь Маяковского становится не по себе. Кажется, что сам Маяковский сошел со своего мраморного постамента - высокая худощавая фигура и тот же сверкающий взгляд, знакомый по многочисленным портретам знаменитого футуриста. Ее квартира уставлена портретами и скульптурами Маяковского. Во время разговора Патрисия периодически поглядывает на небольшую статуэтку отца, подаренную ей Вероникой Полонской, как будто ожидая подтверждения («Правда папа?»). Кажется, что эти двое поняли бы друг друга и без слов. Сейчас ей 84 года. В 1991 году она открыла свою тайну миру и теперь просит называть себя Еленой Владимировной Маяковской. Она уверяет, что Маяковский любил детей и хотел жить с ней и ее матерью. Но история распорядилась по-другому. Он был певцом советской революции, а его любимая - сбежавшей от революции дочерью кулака.

- Елена Владимировна, вы встречались со своим отцом всего раз в жизни...

Да. Мне было всего три года. В 1928 году мы поехали с мамой в Ниццу, она там решала какие-то иммигрантские вопросы. А Маяковский в это время был в Париже, и наша общая знакомая сообщила ему, что мы во Франции.

И он сразу приехал к вам?

Да, как только он узнал, что мы в Ницце, то сразу примчался. У моей матери чуть не случился удар. Она не ожидала увидеть его. Мама рассказывала, что он подошел к дверям и сказал: «Вот я и здесь».

А сами вы что-нибудь помните?

Все, что я помню, - это длиннющие ноги. А еще, вы можете мне не поверить, но я помню, как я сидела у него на коленях, его прикосновения. Я думаю, это кинестетическая память. Я помню, как он обнимал меня. Еще мне мать рассказывала, как он умилялся, когда видел меня спящей в кроватке. Он говорил: «Наверное, нет ничего более притягательного, чем спящий ребенок». Был еще случай, когда я рылась в его бумагах, мама увидела это и шлепнула меня по рукам. А Маяковский сказал ей: «Ты никогда не должна бить ребенка».

Но вы больше никогда не встречались?

Нет, это была единственная встреча. Но для него она была очень важной. После этой встречи он послал нам письмо. Это письмо для моей мамы было самым главным сокровищем. Оно было адресовано «К двум Элли». Маяковский писал: «Две милые мои Элли. Я по вам уже соскучился. Мечтаю приехать к вам. Напишите, пожалуйста, быстро-быстро. Целую вам все восемь лап...». Это было очень трогательное письмо. Больше он никому не писал таких писем. Отец просил о новой встрече, но ее не случилось. Мы с мамой поехали в Италию. Но Маяковский увез мою фотографию, сделанную в Ницце, с собой. Его друзья рассказывали, что эта фотография все время стояла у отца на столе.

Но ее порвала Лиля Брик, не так ли?

Я знаю из авторитетных источников, что, когда он умер, Лиля Брик пришла в его кабинет и уничтожила мои фотографии. Я думаю, дело в том, что Лиля была наследницей авторских прав, и поэтому мое существование для нее было нежелательным. Однако одна запись в его записной книжке осталась. На отдельной странице там написано только одно слово «Дочка».

Но ведь и ваша мать тоже не спешила рассказывать о вашем существовании.

Моя мать очень боялась, что о моем существовании узнают власти в СССР. Она рассказывала, что еще до моего рождения к ней приходил какой-то гнусавый комиссар и спрашивал, от кого она беременна. И она очень боялась Лили Брик, которая, как известно, была связана с органами НКВД. Моя мать всю жизнь боялась, что Лиля достанет нас даже в Америке. Но, к счастью, этого не случилось.

Ваша мать фактически увела Маяковского у Лили Брик, верно?

Я думаю, на тот момент, когда Маяковский приехал в Америку, его отношения с Лилей были в прошлом. Любовь отца к моей матери, Элли Джонс, поставила точку в их отношениях.
- Биограф Маяковского Соломон Кемрад в одной из «американских» записных книжек поэта нашел запись на английском языке: 111 West 12 st. Elly Jones. Там жила ваша мать?

Да, у моей матери Элли Джонс была квартира на Манхэттене. В плане денег она всегда чувствовала себя свободно. Дед был успешным бизнесменом, состоятельным человеком. Кроме того, мать работала моделью и переводчиком: она знала пять европейских языков, выучила их еще в школе, в Башкирии, маленькой девочкой. Она работала с американской администрацией. Мать всю жизнь посвятила тому, чтобы попытаться объяснить американцам, что такое русская культура, кто такие русские люди. Она была настоящей патриоткой. И меня учила тому же.

А по происхождению она немка из Башкирии?

Да, ее русское имя - Елизавета Зиберт. История семьи со стороны матери вообще удивительная. Мои предки приехали из Германии в Россию по приказу Екатерины Великой. Тогда развивать Россию приехало очень много европейцев, Екатерина всем им обещала свободу вероисповедания. Дед был успешным промышленником. А потом произошла революция.

Как вашему деду удалось вывезти семью в разгар революции?

Оставаться в России было небезопасно. Если бы они не уехали, их в лучшем случае раскулачили бы и сослали в лагеря. Семья матери жила в Башкирии в большом доме. Это довольно далеко от Москвы, и революционные настроения туда дошли не сразу. Когда в столице произошла революция, один из друзей моего деда посоветовал ему уезжать из страны, сказал, что скоро придут люди с оружием. У деда оказалось достаточно денег, чтобы вывезти всех в Канаду. Мое личное мнение состоит в том, что если бы в Советском Союзе не преследовали так называемых кулаков, не ссылали их, а дали возможность работать, то это бы очень помогло тогда развить советскую экономику.

Однако ваша мать не поехала со всей семьей, не так ли?

Да она провела еще какое-то время в России. Мать работала на благотворительную организацию в Москве, никто не догадывался о ее кулацком происхождении. Тогда она и познакомилась с англичанином Джорджем Джонсом, работавшим на ту же организацию; вышла за него замуж и уехала в Лондон, а потом в Нью-Йорк. Думаю, что брак был скорее фиктивным. Мать хотела уехать к своей семье, Джордж Джонс помог ей. К тому времени как она встретила Маяковского, с мужем она уже не жила...

А как она познакомилась с Маяковским?

Впервые она увидела отца еще в Москве, на Рижском вокзале. Он стоял с Лилей Брик. Мать говорила о том, что ее поразили холодные и жестокие глаза Лили. Следующая встреча, в Нью-Йорке, произошла в 1925 году. Тогда Маяковскому чудом удалось приехать в Америку. Напрямую в США попасть было невозможно, он ехал через Францию, Кубу и Мексику, почти месяц ждал разрешения на въезд. Когда он прибыл в Нью-Йорк, его пригласили на коктейль к одному известному адвокату. Там же была и моя мать.

Что она рассказывала об этой встрече?

Мама интересовалась поэзией, читала ее на всех европейских языках. Она вообще была очень образованной. Когда их с Маяковским представили друг другу, она чуть не сразу же спросила его: «Как вы пишете стихи? Что делает стихи стихами?» Маяковский же почти не говорил на иностранных языках; естественно, ему понравилась умная девушка, которая говорит по-русски. К тому же мать была очень красивой, ее часто приглашали работать моделью. У нее была очень натуральная красота: у меня сохранился портрет работы Давида Бурлюка, сделанный, когда они все вместе были в Бронксе. Маяковский, можно сказать, влюбился в мою мать с первого взгляда, уже через несколько дней они почти не расставались.

Вы знаете, куда чаще всего они ходили? Какие любимые места были у Маяковского в Нью-Йорке?

Они вместе появлялись на всех приемах, вместе встречались с журналистами и издателями. Ходили в зоопарк в Бронксе, ходили смотреть на Бруклинский мост. И стихотворение «Бруклинский мост» было написано сразу после того, как он посетил его с матерью. Она первой это стихотворение услышала.

Вы наверняка проводили расследование, когда писали книгу про Маяковского в Америке. Кто-то видел ваших родителей вместе?

Да. Как-то я была в гостях у писательницы Татьяны Левченко-Сухомлиной. Она рассказала мне, как в те годы встретила Маяковского на улице и разговорилась с ним. Поэт пригласил ее с мужем на свой вечер. Там она увидела Маяковского с высокой и стройной красавицей, которую он называл Элли. Татьяна Ивановна рассказала мне, что у нее сложилось впечатление, что Маяковский испытывал к своей спутнице очень сильные чувства. Он ни на минуту не отходил от моей матери. Мне это было очень важно, мне хотелось подтверждения, что я родилась в результате любви, - хотя внутренне я знала это всегда.

Маяковский и Элли Джонс
- Ваша мать была единственной женщиной в жизни Маяковского на тот момент?

Да, я в этом вполне уверена. Мама рассказывала, что он был с ней очень бережен. Он ей говорил: «Будь верна мне. Пока я здесь - только ты одна». Отношения их продолжались все три месяца, пока он был в Нью-Йорке. Мать рассказывала, что он звонил ей каждое утро и говорил: «Служанка только что ушла. Твои заколки кричат о тебе!» Сохранился даже рисунок, сделанный Маяковским после ссоры: он нарисовал мать, со сверкающими глазами, а ниже свою голову, смиренно склоненную.

Нет ни одного стихотворения, напрямую посвященного вашей матери?

Она рассказывала, что один раз он ей говорил, что пишет про них стихотворение. А она запретила ему это делать, сказала: «Давай сохраним наши чувства только для нас».

Вы ведь не были запланированным ребенком?

Маяковский спрашивал маму, предохраняется ли она. Она тогда ему ответила: «Любить - это значит иметь детей». При этом она нисколько не сомневалась, что они никогда не смогут быть вместе. Он тогда сказал ей, что она сумасшедшая. Однако в одной из пьес эта ее фраза использована. «От любви надо мосты строить и детей рожать» - у него это говорит профессор.

Письмо Маяковского двум Элли
- Маяковский знал, что ваша мать беременна, когда уезжал из Америки?

Нет, он не знал, и она не знала. Они очень трогательно расставались. Она проводила Маяковского на корабль, идущий в Европу. Когда она вернулась, то обнаружила, что кровать в ее квартире была усыпана незабудками. На эти цветы он истратил все деньги, поэтому и возвращался в Россию четвертым классом, в самой плохой каюте. Мама узнала, что она беременна, когда Маяковский уже был в СССР.

В детстве вы носили фамилию Джонс...

Когда я родилась, мать формально еще была замужем за Джорджем Джонсом. И то, что она была беременна, это была очень деликатная ситуация, особенно для тех времен. Но Джонс был очень добр, он дал мне свое имя для свидетельства о рождении и вообще очень помог нам. Маму не осуждали за незаконнорожденного ребенка, а у меня появились американские документы: он стал юридически моим отцом, я ему очень благодарна. В наши дни люди прощают гораздо большее, чем внебрачный ребенок, но тогда все было иначе.
- Когда Маяковский узнал о вашем существовании, он хотел вернуться?

Я уверена, что Маяковский хотел иметь семью, хотел жить с нами. Все, что написано про него, контролировала Лиля Брик. Неправда, что он не хотел детей. Он очень любил детей, не зря же он для них писал. Конечно, была очень сложная политическая ситуация между двумя странами. Но был еще и личный момент. Когда Лиля узнала о нас, она захотела отвлечь его внимание... Она не хотела, чтобы рядом с Маяковским была еще какая-то женщина. Когда Маяковский был в Париже, Лиля попросила свою сестру Эльзу Триоле представить Маяковского какой-нибудь местной красавице. Ею оказалась Татьяна Яковлева. Очень привлекательная женщина, очаровательная женщина из хорошей семьи. Я этого совсем не отрицаю. Но я должна сказать, что это все была игра Брик. Она хотела, чтобы он забыл женщину и ребенка в Америке.

Многие думают, что именно Татьяна Яковлева была последней любовью Маяковского.

Ее дочь, американская писательница Френсис Грей, попала в Россию задолго до меня. И все думали, что это она дочь Маяковского. Френсис даже опубликовала статью в «Нью-Йорк таймс» - о последней музе Маяковского, о ее матери. Она рассказывает, что 25 октября он говорил о своей бесконечной любви к Татьяне Яковлевой. Но у меня сохранилось письмо к маме, датированное 26 октября, он просил ее о встрече. Я думаю, что он хотел прикрыть политически опасные отношения с моей матерью громким романом с Яковлевой.

В архиве Маяковского сохранились только письма, написанные Лиле Брик. Как вы думаете, почему она уничтожила переписку с остальными женщинами?

Лиля была тем, кем она была. Я думаю, она хотела войти в историю одна. У нее было влияние на общественность. Нельзя отрицать, что она была очень умной, опытной женщиной. Но, на мой взгляд, она была еще и манипулятором. Я не знала лично Бриков, но думаю, что они построили себе карьеру, используя Маяковского. Они говорили, что он грубый и неуправляемый. Но мать рассказывала о нем совсем другое, и его друг, Давид Бурлюк, говорил, что он был очень чувствительным и добрым человеком.

Вы думаете, Лиля плохо влияла на Маяковского?

Я думаю, что роль Бриков очень неоднозначная. Осип помогал ему печататься в самом начале карьеры. Лиля Брик, можно сказать, входила в комплект. Когда Маяковский с ней познакомился, он был очень молод. И взрослая, зрелая Лиля была для него, конечно, очень привлекательна.

Елена Владимировна, скажите, а почему Маяковский в предсмертной записке определил свою семью так: мать, сестры, Лиля Брик и Вероника Полонская. Почему он ничего не сказал о вас?

Я сама об этом очень много думала, этот вопрос меня мучил. Когда я отправилась в Россию, я встречалась с последней возлюбленной отца, Вероникой Полонской. Я навестила ее в доме престарелых для актеров. Она очень тепло отнеслась ко мне, подарила мне статуэтку отца. Рассказала, что Маяковский говорил с ней обо мне, о том, как он скучает. Он показывал ей паркеровскую ручку, которую я подарила ему в Ницце, и говорил Полонской: «Мое будущее в этом ребенке». Я уверена, что она его тоже любила. Очаровательная женщина. Так вот, я задала ей этот самый вопрос: почему?

И почему же вас не было в завещании?

Полонская сказала мне, что отец сделал это, чтобы нас защитить. Ее он защитил, когда включил в завещание, а нас - наоборот, не упомянув. Я не уверена, что дожила бы спокойно до этих дней, если бы тогда НКВД стало известно, что у советского поэта Маяковского в Америке растет ребенок от дочери кулака.

Я знаю, что он любил меня, что ему в радость было стать отцом. Но он боялся. Быть женой или ребенком инакомыслящего было небезопасно. А Маяковский становился инакомыслящим: если вы прочитаете его пьесы, то увидите, что он критиковал бюрократию и то направление, в котором двигалась революция. Мать не винила его, и я не виню.

Вероника Полонская была единственной, кому Маяковский рассказывал о вашем существовании?

Еще одна подруга отца, Софья Шамардина, писала в своих воспоминаниях о том, что ей говорил Маяковский про свою дочь в Америке: «Я никогда не думал, что можно так тосковать о ребенке. Девочке уже три года, она больна рахитом, а я ничего не могу для нее сделать!» Маяковский говорил обо мне еще с одним своим другом, рассказывал, как тяжело для него не растить собственную дочь. Но когда в России печатали книгу воспоминаний, то они просто выбросили эти фрагменты. Возможно, потому, что Лиля Брик не хотела это публиковать. Вообще, я думаю, что в биографии отца еще много белых пятен, и считаю своим долгом рассказать правду о родителях.

Когда вы приезжали в Россию, вы нашли еще какие-то документальные подтверждения того, что Маяковский не забыл о вас?

Одну удивительную находку я сделала, когда была в Санкт-Петербурге. Я разбирала бумаги отца и нашла там рисунок цветка, сделанного детской рукой. Я думаю, это мой рисунок, я в детстве рисовала точно такие же...

Скажите, вы чувствуете себя дочерью Маяковского. Верите в генетическую память?

Я очень хорошо понимаю моего отца. Когда я впервые прочитала книги Маяковского, я поняла, что мы одинаково смотрим на мир. Он считал, что если у тебя есть талант, то ты должен использовать его для социального, общественного действия. Я считаю точно так же. И у меня была такая цель: создание учебников, книг, из которых дети узнают что-то о мире и о себе самих. Я писала учебники по психологии и антропологии, по истории, старалась представить все это так, чтобы дети поняли. Еще я работала редактором в нескольких крупнейших американских издательских домах. Редактировала фантастику, в том числе Рэя Брэдбери. Отличное, мне кажется, занятие для дочери футуриста - работать с фантастами.

У вас на стене висят написанные вами картины. Этот талант вы тоже унаследовали от отца?

Да, я люблю рисовать. В 15 лет поступила в художественную школу. Я, конечно, не профессиональный художник, но что-то получается.

А вы можете назвать себя революционеркой?

Я думаю, что идея отца о революции - это идея привнесения социальной справедливости. Я сама революционерка, в моем собственном понимании, то есть в связи с ролью женщины в обществе и в семье. Я преподаю философию феминизма в Нью-Йоркском университете. Я феминистка, но не из тех, кто стремится принизить роль мужчины (а это свойственно многим американским феминисткам). Мой феминизм - это стремление сохранить семью, работать на ее благо.

Расскажите о вашей семье.

У меня замечательный сын Роджер, адвокат в области интеллектуальной собственности. Он внук Маяковского. В его жилах течет удивительная кровь - кровь Маяковского и кровь борца за американскую независимость (предок моего мужа был одним из создателей Декларации независимости). У меня есть внук, Логан. Он сейчас заканчивает школу. Он из Латинской Америки, Роджер усыновил его. И хотя он и не родной правнук Маяковского, я замечаю, что у него точно такая же морщинка на лбу, как у моего отца. Забавно смотреть, как он глядит на портрет Маяковского и морщит лоб.

Если честно, я до сих пор очень скучаю по отцу. Мне кажется, что если бы он узнал меня сейчас, узнал бы о моей жизни, ему было бы приятно.

Почти всю жизнь вы прожили под именем Патрисия Томпсон, а сейчас на вашей визитной карточке стоит еще и имя Елена Маяковская.

У меня всегда было два имени: русское - Елена и американское - Патрисия. Подруга моей матери была ирландка Патрисия, и она помогала ей, когда я только родилась. Мою американскую крестную звали Елена, и бабушку тоже звали Елена.

Скажите, а почему вы почти не знаете русского языка?

Когда я была маленькой, я не говорила по-английски. Я говорила по-русски, по-немецки и по-французски. Но я хотела играть с американскими детьми, а они не играли со мной, потому что я была иностранкой. И я сказала маме, что не хочу говорить на всех этих бесполезных языках, а хочу говорить по-английски. Тогда мой отчим, англичанин, научил меня. А русский так и остался на детском уровне.

А с матерью вы совсем не разговаривали по-русски?

Я сопротивлялась, отказывалась читать по-русски. Может быть, потому, что для меня гибель отца была трагедией, и я неосознанно уходила от всего русского. К тому же я всегда была индивидуалисткой, думаю, что унаследовала это от отца. В этом меня поддерживала и мама, она была очень сильной, мужественной женщиной. Именно она объяснила мне, что нельзя оставаться в тени отца, быть его дешевой имитацией. Она научила меня быть собой.

Кем вы себя больше ощущаете, американкой или русской?

Я бы сказала - русской американкой. Мало кто знает, что даже во время холодной войны я всегда пыталась помочь Советскому Союзу и России. Когда я работала редактором в издательстве «Макмиллан», в 1964 году, я редактировала тест и подбирала фотографии к книге «Коммунизм: что это такое». Я специально сделала несколько правок в тексте, чтобы американцы поняли, какие хорошие люди живут в СССР. Ведь тогда американцам рисовался не совсем адекватный образ советского человека. Выбирая фотографии, я старалась найти самые красивые; показать, как советские люди умеют радоваться жизни. А когда я работала над детской книгой про Россию, я сделала акцент на том, что русские освободили крестьян еще до того, как произошла отмена рабства в Америке. Это исторический факт, и, я думаю, это важный факт.

Елена Владимировна, вы уверяете, что чувствуете и понимаете своего отца. А как вы думаете, почему он покончил жизнь самоубийством? У вас есть мысли на этот счет?

Во-первых, я бы хотела сказать, что даже если он и покончил жизнь самоубийством, то не из-за женщины. У него были причины жить. Бурлюк сказал мне, что он верит, что Маяковскому подложили пули в коробку из-под ботинок. В русской аристократической традиции получение такого подарка означало бесчестие. Бесчестие началось для него с бойкотом выставки, туда просто никто не пришел. Он понимал, что происходит. Это было послание: если ты не будешь себя хорошо вести, мы не будем печатать твои стихи. Это очень болезненная тема для творческого человека - быть свободным, иметь право. Он терял свою свободу. Маяковский видел во всем этом предсказание своей судьбы. Он попросту решил, что есть только один путь - смерть. И это, скорее всего, единственная причина его самоубийства. Не женщина, не разбитое сердце - это абсурд.

Скажите, вам нравятся биографические книги, написанные о вашем отце?

Я, конечно, не читала все, что было написано. Я ведь не его биограф. Но некоторые факты, которые я читала в переведенных на английский биографиях, явно не соответствовали действительности. Мне больше всего понравилась книга шведского автора Бенгта Янгфельдта. Человек действительно хотел найти ранее неизвестные факты о моем отце, и кое-что ему удалось раскопать.

Скажите, а вы не собираетесь написать биографию Маяковского для американцев? Вообще в Америке знают, кто такой Маяковский?

Образованные люди, конечно, знают. И всегда очень интересуются, когда узнают, что я его дочь. А биографию я писать не буду. Но я хотела бы, чтобы биографию Маяковского написала женщина. Я думаю, именно женщина способна понять особенности его характера и личности так, как не поймет ни один мужчина.

Ваши родители решили никому не говорить о вашем существовании, а вы хранили тайну аж до 1991 года... Почему?

Вы представляете себе, что бы было, если бы в СССР узнали, что у Владимира Маяковского, певца революции, в буржуазной Америке растет внебрачная дочь?

И почему вы все-таки решили раскрыть секрет вашей матери и Маяковского?

Я посчитала своим долгом рассказать о родителях правду. Хорошо придуманный миф о Маяковском исключил меня и мать из его истории. Эта исчезнувшая часть истории должна вернуться.

Как вы считаете, как бы отнеслась к вашему решению рассказать эту тайну ваша мать, Элли Джонс?

Мама перед смертью, в 1985 году, сказала мне, что я должна принять решение сама. Она рассказала мне всю историю их любви, а я записала ее на магнитофон, получилось шесть кассет. Они позднее послужили мне материалом для книги «Маяковский на Манхэттене». Я думаю, она была бы рада узнать, что я написала книгу об истории их любви.

Кому первому вы раскрыли вашу тайну?

Впервые я рассказала об этом поэту Евгению Евтушенко, когда он был в Америке. Он мне не поверил, попросил предъявить документы. Я тогда сказала: посмотрите на меня! А уже потом все поверили. И я очень горжусь, что стала профессором, опубликовала 20 книг. Все это я сделала сама, никто не знал, что я дочь Маяковского. Я думаю, что, если бы люди знали, что у Маяковского есть дочь, все двери были бы открыты передо мной. Но ничего такого не было.

Сразу после этого вы посетили Россию?

Да, в 1991 году я со своим сыном Роджером Шерманом Томпсоном приехала в Москву. Мы встретились с родственниками Маяковского, с потомками его сестер. Со всеми друзьями и почитателями. Когда мы ехали в отель, я впервые увидела статую Маяковского на площади. Мы с сыном попросили шофера остановиться. Я не могла поверить, что мы там... Я была в его музее на Лубянской площади, в той комнатке, где он застрелился. Я держала в руках календарь, открытый на дне 14 апреля 1930 года... последнем дне жизни моего отца.

Вы были на Новодевичьем кладбище?

Я привезла с собой в Россию часть праха моей матери. Она всю жизнь любила Маяковского, до самой смерти. Ее последние слова были о нем. На могиле отца на Новодевичьем кладбище я раскопала землю между могилами отца и его сестры. Там я поместила часть праха матери, покрыла его землей и травой. Я думаю, мама надеялась когда-нибудь соединиться с человеком, которого любила так сильно. И с Россией, которая всегда была в ее сердце.

Хелен Патрисия Томпсон - Елена Владимировна Маяковская

Героини этой истории имеют по несколько имен: американка из Нью-Йорка Патрисия Томпсон, она же - Елена Владимировна Маяковская, единственная дочь великого русского поэта-бунтаря; мать Елены Владимировны и невенчанная жена Владимира Маяковского Элли Зиберт, которую на родине, в башкирском поселке Давлеканово величали Елизаветой Петровной. Патрисия Томпсон - автор 15 книг, одна из которых - «Маяковский на Манхэттене», выйдет в русском переводе в этом году, известна в Нью-Йорке как активная феминистка, специалист по философии, социологии и семейной экономике.

В течение 60 лет ее мать Элли Джонс скрывала от общества тот факт, что отцом ее дочки Пэт является известный советский поэт Владимир Маяковский.

Патрисия Томпсон объявила о том, что является дочерью Маяковского в 1991 году, после смерти матери и отчима. «Мама всегда избегала всяких разговоров по поводу ее романа с Маяковским. Было бы предательством с моей стороны по отношению к отчиму, которого я запомнила очень хорошим и предельно деликатным человеком, выдать ее секрет».

В четвертый раз навещая Россию, Патрисия Томпсон проложила свой маршрут на историческую родину через Москву в Давлеканово, где родилась и выросла ее мать. Построенный дедом дом уцелел, в нем сейчас располагается детский садик. Патрисия вынула из сумочки фото, сохранившийся план дома и прошлась по нему, словно была знакома с расположением комнат.

Дом с самых дедовских времен не перестраивался, и это прикосновение к прошлому вызвало бурю сентиментальных чувств в душе семидесятишестилетней женщины. Затем на берегу ей пел курай; молодой башкир, выводивший на тростниковой дудке немыслимой сложности печальный озон-кюй, показался Патрисии сказочным красавцем. Этот мелодичный образ родины своей матери и увезла любознательная американка в шумный Нью-Йорк.

Когда ее спрашивают, как Элли Зиберт удалось познакомиться с Маяковским, Патрисия Томпсон деликатно поправляет: «Лучше сказать, что Владимир Маяковский повстречал мою мать. Это случилось на вечеринке в Манхэттене во время его приезда в Америку в 1925 году. Матушка была очень хороша собой, ей шел тогда всего 21-ый год. Интеллектуалка, умница, она владела русским, английским, французским, немецким языками».

Что до Маяковского, то когда при заполнении анкеты прозвучал вопрос, на каком языке он собирается изъясняться, то «из застенчивости (неловко не знать ни одного языка)», он назвал французский... Позднее, привыкнув к английской речи, поэт признавался, что ему «легче понимать скупослового американца, чем сыплющего словами русского. Русский называет: трамвай - стриткарой, угол - корнером, квартал - блоком, квартиранта - бордером, билет - тикетом, а выражается так: «Вы поедете без меняния пересядок». Это значит, что у вас беспересадочный билет».

Элли Зиберт была переводчиком у Маяковского пять месяцев из шести, что он прожил в Америке... Отца Патрисия Томпсон видела один раз. Когда ей было два с половиной года, они встретились в Ницце: «Я запомнила лишь длинные - до самого неба ноги и сильные руки отца».

Дочь Маяковского гордится тем, что она русская по отцу и матери. Блестя темными отцовскими глазами, она убежденно провозглашает ХХI столетие веком России, утверждая, что Америке есть чему поучиться у родины ее предков.

Г. Фадеев

12.07.2003, В гостях: Патриция (Елена Владимировна Маяковская) Томпсон Ведущий: Сергей Бунтман

12 июля 2003 г. В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" Патриция (Елена Владимировна Маяковская) Томпсон – дочь Владимира Маяковского, автор книги "Маяковский на Манхеттене". [и Николай Алексеевич Морев] Эфир ведет Сергей Бунтман.

С. БУНТМАН – Вы знаете, мы ищем выход из этой ситуации уже многие десятки лет. Ситуация в понимании Владимира Маяковского, в знании его жизни. Сейчас в гостях у нас Елена Владимировна Маяковская – человек, о существовании которого многие, даже крупнейшие знатоки и наиболее страстные поклонники творчества Владимира Маяковского и страстные ненавистники, и те, кто с ним спорил всю жизнь, они не догадывались. Сегодня у нас в руках и книга Елены Владимировны "Маяковский на Манхеттене". Книгу можете получить, Андрей из Кисловодска, считайте, что книжка ваша уже, и будет причем с автографом Елены Владимировны Маяковской. Еще 3 книжки мы разыграем, просто скажите – я хочу книгу, пришлите мне на пейджер 961-2222, для абонента "Эхо Москвы", никаких вопросов страшных я задавать не буду. Вы можете смотреть то, что происходит, не только по телевидению, но и в Интернете, у нас здесь есть веб-камера, знаете, как в аэропорту, можно помахать. Можете смотреть, и вы увидите, что невольно, а может быть, интуитивно, что даже ведущий этой программы Сергей Бунтман, что я надел желтую кофту сегодня, для того чтобы говорить о Маяковском. Елена Владимировна, добрый день. Мы очень рады вас видеть у нас и слышать в нашем эфире. Сегодня еще у нас в гостях Николай Алексеевич Морев, друг и творческий партнер Елены Владимировны. Здравствуйте, Николай Алексеевич.
Н. МОРЕВ – Добрый день, рад приветствовать вас.
С. БУНТМАН – Елена Владимировна, давайте мы поговорим и о Маяковском, и о вашей книге, о том, что вы здесь, приехали далеко уже не первый раз, вы приехали и участвуете сейчас в событиях, которые связаны с Маяковским. Очень хорошо вы пишете здесь в книге, что есть разные Маяковские. Маяковский советской пропаганды, Маяковский живой, Маяковский поэт. Поэт Маяковский, которого вы избегали очень долго, не хотели оказывать под его влиянием. Вот давайте и вы, и я думаю, что и Николай Алексеевич, который вместе с вами работает, вот что для вас Маяковский, как он вам видится и слышится сейчас.
П. ТОМПСОН – Я сказала на конференции, что Маяковский для меня как бы фантом, отец-фантом. Это более чем миф, это человек, которого надо снова изучать, для того чтобы понять всю его сложность. Он не настолько прост, как многие думают. Но единственное, что я могу сказать с уверенностью, это то, что мой отец, Владимир Владимирович Маяковский, любил Россию. Он надеялся, что у нее будет самое хорошее будущее. Мы можем иметь разные политические воззрения, но мы должны понять, что для Маяковского самое главное – это была Россия. Вопреки мнению многих людей, которые иногда задавали себе вопрос – что же именно любит Маяковский больше всего? Он, конечно, любил не скачки, хотя в Америке есть и лошадь, которую зовут Маяковский. Но я не собираюсь составлять лотерею и выяснять, кто выиграет в отношении того, что любил Маяковский. Единственное, что я знаю, это точно совершенно, что он любил меня, как отец может любить свою дочь.
Н. МОРЕВ – И мы имеем документы на этот счет и можем вас удивить некоторым образом.
С. БУНТМАН – Вот прямо берите и удивляйте.
Н. МОРЕВ – Удивляем. Только недавно совсем в руки моей жены попала книжка о Раневской, удивительном человеке, выдающейся артистке, выдающемся человеке, независимой в суждениях, и уж ей-то не верить нельзя. И вот мы читаем из этой книги, из ее дневников потрясающее признание, после посещения ее Лили Брик: "Она говорила о любви к покойному Брику и что отказалась бы от всего, что было в ее жизни, только бы не потерять Осю. Я спросила – отказалась бы и от Маяковского? Она, не задумываясь, ответила: "Да, отказалась бы и от Маяковского. Мне надо было быть только с Осей". Бедный, она не очень любила его. Пришла СС (Соня Шамардина) и тоже рассказывала о Маяковском, он был первым в ее жизни. Рассказывала о том, какую нехорошую роль играл в ее отношениях с Маяковским Чуковский, который тоже был в нее влюблен. Когда они обе ушли, мне хотелось плакать от жалости к Маяковскому, и даже физически заболело сердце. СС (т.е. Соня Шамардина) говорила, что Маяковский тосковал по дочери в Америке, которой было три года во время последней встречи". Здесь ошибка – два с половиной было года. Но не в этом дело. И вот то, что Маяковский не любил детей или относился прохладно к этому вопросу, вот опровергается абсолютно громадной фигурой.
С. БУНТМАН – Я думаю, Елена Владимировна, у вас есть свои соображения о том, что такое Маяковский как отец. Не придуманный вами, не высчитанный через поэта, большого поэта, как бы там любить, не любить, и человек знаменитейший. Как вот это ваше ощущение, оно появлялось, что существует на свете Маяковский как ваш отец, и как оно изменялось? У вас тут есть в книге очень тревожные и непростые вещи и ощущения.
П. ТОМПСОН – Хотелось бы узнать, что за тревожные такие вещи.
С. БУНТМАН – Вы чувствовали силу этой личности как чужого человека, силу этой личности и хотели всегда быть самой собой, и тут ваше какое-то несколько сопротивление было такое.
П. ТОМПСОН – Ну, нет ли такой поэмы, которую написал мой отец, – я. Конечно, это мое наследие. Т.е. не хочется стоять в тени своего отца, а быть самой собой. Если мужчина может быть самим собой, то почему я не могу, как женщина, быть самой собой и быть философом. Т.е. что, неужели женщина должна быть таким точным подобием своего отца? Я думала, нет, нет, нет, нет (произносит эту фразу по-русски). Я по-русски не говорю, поэтому хочу, чтобы меня точно поняли. Очень важно для каждого человека быть самим собой. Неужели вы думаете, что существует хромосома, которая создает человека, делает его аутентичным? Если есть такая хромосома, то, конечно, я унаследовала ее от отца своего.
С. БУНТМАН – Вы знаете, наши дотошные слушатели (я напоминаю 961-2222, это пейджер, на который мы получаем вопросы), естественно, они хотят знать о подлинности того, что Владимир Маяковский ваш отец. Вот мы можем быть уверенны сколько угодно как дети, мы можем быть уверены как люди, но вот современное общество всегда требует доказательств. Доказательств фактических, фактологических, генетических – каких угодно. Потому что мы очень много видели разных историй, которые потом, увы, к разочарованию, оказывались неправдой.
П. ТОМПСОН – Я уже это понимала и поэтому я ждала, когда я создам свою карьеру, стану профессором. Кроме правды, я, собственно говоря, ничего и не получаю. И я верю тому, что говорила моя мать, а именно, что в ее жизни больше не было никакого мужчины. Когда Маяковский был в Манхеттене, и это было обещание, которое они дали друг другу, потому что Маяковский сказал: "Будь верна только мне. И пока я в Америке будут только ты и я". И поэтому я верю, что когда Маяковский уехал из Америки, и она собиралась родить ребенка, и я верю, что и она знала, и Маяковский знал, что они были моими родителями. Есть, конечно, люди, которые скажут – нет, нет, Маяковский никак не мог иметь детей в Америке. Но я должна сказать, что настало время, когда надо понять и узнать всю историю Маяковского. Т.е. они сами решили, что они ничего об этом говорить не будут. Именно так поступают люди, которые считают, что их частная жизнь должна оставаться их частной жизнью. И вы должны, что если бы это стало публичным, да еще для моей матери в Америке в то время, то это было бы тоже нехорошо и для Маяковского, который возвращался в Россию. Т.е. это было очень смутное время. Т.е. что получается? Есть женщина, которая со своим ребенком, не может приехать в Россию, потому что после революции никто не приветствовал в России семью моей матери. Хотя моя мать и ее семья очень любили Россию, но они не могли вернуться в Россию. Это первое. Второе – то, что Маяковскому не позволили бы вернуться еще в Америку.
С. БУНТМАН – Потому что родственники за границей, вот эта формулировка – родственники за границей.
П. ТОМПСОН – Совершенно верно. Вот в этом и заключается объяснение, вполне человеческое, понятное.
С. БУНТМАН – Вы знаете, я должен сказать в скобках сейчас нашим слушателям. Конечно, мы все люди строгие, мы все люди дотошные, мы видели здесь и в Москве очень много самозванцев, мы видели очень много детей императора, которых у него было больше, я не знаю, чем у кувейтского эмира какого-нибудь, мы очень много видели всего. Но эта история представляется нам реальной, и у меня нет никаких поводов не верить Елене Владимировне. Я думаю, что Николай Алексеевич тоже скажет два слова сейчас, до кратких новостей. Н. МОРЕВ – В отношении документов буквально несколько слов. Один из документов приведен в книге Елены Владимировны "Маяковский на Манхеттене". Это письмо его двум Элли.
С. БУНТМАН – Да, вот здесь можно посмотреть, кто по Интернету смотрит, тоже посмотрите…
Н. МОРЕВ – Это документ, как говорится, против которого никуда не денешься.
С. БУНТМАН – 28 год, да.
Н. МОРЕВ – Есть запись Маяковского в записной книжке со слова "дочка", это одна из совершенно удивительных, странных и трагических записей в записных книжках. По письму Элли Джонс Маяковскому, которое существует в архиве Лили Брик, ее мать пишет (я примерно говорю) – дорогой Володя, запиши к себе в книжку: в случае своей смерти известить таких-то таких-то, и дается адрес. И Маяковский записал это в своей книжке. Значит, был какой-то разговор с ними об опасности, которая могла ожидать Маяковского. Вот что Хургин погиб у него на глазах в Америке, представитель "Амторга". На чистой воде, в тихий день…
С. БУНТМАН – Да, была очень странная… сегодня у нас утром Майя Пешкова напоминала эту историю…
Н. МОРЕВ – …со Склянским, Склянский – секретарь Троцкого. И, видимо, что-то Маяковский сказал. Вот еще и почему они прижали друг другу пальцы к губам – будем хранить пока в тайне. И действительно, для пролетарского поэта, а ну-ка дочь в стране, которая не имеет дипломатических отношений с Россией, "замечательный фрукт" Маяковский.
С. БУНТМАН – Пожалуйста, Елена Владимировна, вы хотели что-то добавить, просто я должен сказать, что через полминуты мы с вами прервемся, послушаем новости, а потом продолжим. Я должен сказать – здесь очень забавно, – конечно, это его дочь, просто посмотрите на нее. Хорошо, да, хорошо вы это пишете. Вы все вопросы свои можете задавать и после новостей, присылайте на пейджер. Сразу хочу сказать, это программа "Ищем выход", не буду я ни за что голосовать сегодня, мы сегодня с вами голосовать не будем, мы просто побольше поговорим с Еленой Владимировной, еще у нас будет 25 минут после новостей.
С. БУНТМАН – Много вопросов. У нас Елена Владимировна Маяковская в гостях, Патриция Томпсон – так ее еще называют. У нас в гостях ее друг и творческий партнер Николай Алексеевич Морев. Мы говорим сейчас о книге, которую написала Елена Владимировна Маяковская, говорим о Маяковском. Вы смотрите нас по Интернету сейчас, вы видите все, что происходит в нашей большой студии, включите, у нас на сайте теперь можно смотреть по Интернету, там чуть-чуть есть такое забавное, конечно, расхождение между звуком и изображением, но я думаю, что это вас не будет раздражать. У нас книги, очень много людей хочет книгу, и посылали нам на пейджер, что хотят книгу, безумное количество людей. Пока у меня только 4 книги, которые я могу разыграть, 12-летнему нашему слушателю уже пообещал, плюс еще 3 книги. У нас сейчас будет небольшой обмен, и все книги будут у нас с подписью Елены Владимировны Маяковской. Елена Владимировна, вот здесь Владимир спрашивает: "Даже товарищ Сталин не знал о существовании дочери. Не верю". Дальше: "Наше родное КГБ неужели не знало, что есть у Маяковского дочь?" Ну как бы оно ни называлось тогда, ГБ, НКВД, ГПУ, как вам больше нравится. Известно ли, знали ли в руководстве Советского Союза и наши секретные службы любимые?
П. ТОМПСОН – Я не знаю, что знали люди в Советском Союзе. Да, давайте согласимся с тем фактом, что задача секретной полиции заключалась в том, чтобы защищать интересы страны. Другое дело, как интерпретировать эти интересы России, это уже меняется со временем. В стране, которая только еще формируется, которая еще только начинает осознавать себя, как случилось в Советском Союзе после революции, всегда существует естественная тенденция – подозревать. Но с другой стороны, возникает вопрос – что ж, неужели надо убивать тех, кто не согласен с этим. Вот в этом заключается разница между старым режимом и новым. Т.е. вот при новом режиме у вас есть так называемый открытый микрофон, и я могу говорить то, что я думаю. Я не думаю, что когда был жив мой отец, такая вещь существовала. Т.е. я полагаю, что я здесь для того, чтобы рассказать правду. А уж верят люди мне или нет, это мне безразлично. Потому что товарищ история за нас выскажется.
С. БУНТМАН – У меня вопрос к товарищу истории. Не у меня, скорее, а у слушателей. Скажите, пожалуйста, у вас есть реальные, явственные воспоминания от единственной встречи, когда вы были совсем маленькая, во Франции, в Ницце. Тогда произошла, судя по всему, встреча ваша и вашего отца. Или все это о том, что ваша мама рассказывала?
П. ТОМПСОН – Нет, нет, это не история, это факт. Маяковский неожиданно появился в Ницце, вот он сказал: "Я здесь". Моя мать чуть не умерла от этого. Вы можете себе представить, конечно, она этого не ожидала. Насколько вот я знаю, он там оставался три дня. Теперь попытаюсь ответить на ваш вопрос. Представьте себе маленького такого ребенка, и все, что я могла видеть, это что это длинные такие ноги. Но, конечно, вы и в России тоже понимаете, что такое кинестетическая память того, что ты воспринимаешь. Я помню, как он держал меня, я была у него на коленях, как он меня обнимал, как он ко мне прикасался, я это знаю. Конечно, кто-то может и посмеяться над этим, но тем не менее где-то в глубине такой вот такой кинестетической памяти это все остается, а эта память является самой древней. Я знаю, что между нами происходило такое объединение, еще и по-другому. И мне мать говорила, что когда он увидел меня в колыбели, он говорил – спит ведь, спит, наверное, ничего более притягательного, чем спящий ребенок нет. Я верю, что и он ко мне прикасался, и я не нему прикасалась, но что самое главное – что он увез с собой мои фотографии в Москву. Я знаю из авторитетных источников, что, когда он умер, Лиля Брик пришла в его кабинет и уничтожила мои фотографии. Зачем это делать кому-то?
С. БУНТМАН – Есть много причин. Бывают причины политические, а бывают причины, извините меня, женские.
П. ТОМПСОН – Да, конечно. Но есть разные женщины.
С. БУНТМАН – Абсолютно согласен.
П. ТОМПСОН – Моя мать не знала, что такое ревность.
С. БУНТМАН – Скажите, пожалуйста, несколько слов, здесь просят, о своей маме, о ее предках и происхождении. Вы знаете, я хочу предупредить одну вещь, пока переводят Елене Владимировне. Много, очень много вы можете просто прочесть в книге. Увы, конечно, книжка не всем достанется, тираж-то какой у нас, 500 экземпляров.
Н. МОРЕВ – Мы рассчитываем на дополнение.
С. БУНТМАН – Да, Николай Алексеевич?
Н. МОРЕВ – Институт мировой литературы контролирует этот вопрос.
С. БУНТМАН – Хотя бы тысячи три. Понимаете, это можно прочесть. Сейчас хочется живые вещи от Елены Владимировны нам с вами получить, а не чтобы Елена Владимировна нам то, что она в книжке написала, пересказывала. Сведения о маме, удивительное происхождение вашей мамы, удивительная семья, скажите несколько слов.
П. ТОМПСОН – Я с большой гордостью могу рассказать о корнях семьи моей матери в Башкирии. Во-первых, Екатерина Великая… не помню, это было в 17 или 18 веке, в 18 веке, она призвала, пригласила людей из Европы в Россию. Это, наверное, был самый замечательный указ по внешней политике в то время. Это наиболее открытый был указ, и она в свое время обещала предкам моей матери свободу вероисповедания, они были христианами-пацифистами…
С. БУНТМАН – Они были менониты, насколько я понимаю.
П. ТОМПСОН – Совершенно верно, менониты. Но что самое главное, что, когда они приехали в Россию, они обещали быть россиянами. И вот в течение 200 лет семья моей матери, она хранила это обещание – быть россиянами. И для меня в этом и заключается сущность чести. Когда моя мать была маленькой еще, она в школе выучила русский, английский и немецкий. И никогда моя мать никому бы не позволила что-нибудь негативное, отрицательное сказать о русских. Моя мать всю жизнь посвятила тому, чтобы попытаться объяснить американцам, что такое русские, что такое русская культура. И она всегда мне говорила, что необходимо проводить различие между политикой и людьми. Вот мой ответ на ваш вопрос. В книге этого нет, но тем не менее это то чувство, которое я с вами разделяю.
С. БУНТМАН – Просят еще раз сказать настоящее, первое имя и фамилию мамы вашей. Елизавета Зибер, да?
П. ТОМПСОН – Да.
С. БУНТМАН – Немецкие колонисты, менониты, удивительная сама по себе история, вот это вы обязательно прочтете, я так думаю. Я сразу хочу сказать, что у нас книжки получат: Владимир (276), это из Москвы; Ирина (286), тоже из Москвы; из Петербурга Александр (164) и Андрей из Кисловодска (368 начинается его телефон). "Когда вы в первый раз приехали в Россию, были ли вы на земле ваших предков с маминой стороны?" – спрашивает Кирилл. Были ли вы там, в башкирских землях?
П. ТОМПСОН – Нет, когда я в первый раз приехала, я не могла этого сделать. Поверьте мне, когда вы приезжаете в такую большую страну, причем в такое непонятное с исторической точки зрения время, это все как-то сбивает с толку. Но я всегда надеялась посетить места, где родились мои родители. Там, где родилась моя мать, в Башкирии, ну, и там, где родился мой отец.
С. БУНТМАН – Ну, это должны вас или пригласить, и вы обязательно можете поехать, если грузинское руководство будет радо. П. ТОМПСОН – Я могу единственное сказать, что я вам говорю о своих личных переживаниях, а не о политических, конечно. Конечно, всегда ребенок хочет узнать, где родились родители.
Н. МОРЕВ – Просто маленькая ремарка.
С. БУНТМАН – Да, пожалуйста, Николай Алексеевич.
Н. МОРЕВ – В прошлом году в июле Елена Владимировна вместе со мной посетила Башкортостан, встречали замечательно, дружелюбно, под патронажем Министерства печати, радостно, дом сохранен, в нем детский сад, около этого дома детишки встретили Елену Владимировну с цветами.
С. БУНТМАН – Здорово.
Н. МОРЕВ – А в отношении Грузии мы получили еще несколько месяцев тому назад официальное приглашение от члена грузинского парламента Лордкипанидзе. И это подтверждено посольством, посольство ждет ее в течение следующей недели, просто из-за физической невозможности посетить Грузию к дате 19 июля, день рождения Маяковского, мы вынуждены ограничиться посещением грузинского посольства, там любезный посол по отношению к Елене Владимировне, ждет ее, будет ждать встречи.
С. БУНТМАН – Чудесно.
П. ТОМПСОН – Я надеюсь, что для этого не понадобится 10 лет, потому что я не думаю, что я 10 лет еще проживу.
С. БУНТМАН – Вы знаете, у меня здесь очень много вопросов. Еще есть вопрос такой. Вы сказали, что ваша мама, ей было незнакомо такое чувство, как ревность. Я знаю, что и вы очень много занимаетесь, вы, как исследователь, как общественный деятель, вы очень много занимаетесь именно проблемами не такого, я бы сказал, базарного феминизма, как этим занимаются иногда, а настоящего подхода к настоящим проблемам положения женщина в обществе и взаимоотношений женщины и мужчины. Я это знаю. Но вот я бы хотел задать вопрос другой, слушательница наша спрашивает, несколько здесь вопросов было. Как вы и ваша мама оцениваете роль покойной Лили Брик? Как доброго гения и помощницы или как человека, который очень сильно мешал. А может быть, и не то, и не другое.
П. ТОМПСОН – Я думаю, что роль Лили Брик очень сложная. Во-первых, надо помнить, насколько важен был Осип Брик, с точки зрения распространения раннего творчества Маяковского, с точки зрения поддержки его творчества. Я думаю, что в этот пакет входила и Лиля Брик, я думаю, что это был чрезвычайно умная женщина, ну, может быть, человек, который манипулирует другими. Отец, когда он был в России, он был, конечно, молодым, неопытным человеком. Она, с другой стороны, была женщина опытная, много знающая. Вот в этой студии присутствуют мужчины, которые в свое время, конечно, были молоды, когда на них обращала внимание такая зрелая, умная, опытная женщина, то, конечно, это как-то их сбивало с толку. А почему это не могло произойти с Маяковским? Т.е. в отношениях с Лилей Брик существует несколько разных этапов. К тому времени, когда он приехал в Америку, действительно, и она признала, что вот эти интимные, физические какие-то отношения закончились.
С. БУНТМАН – 25 год, если я не ошибаюсь.
Н. МОРЕВ – 30 июля 25 года.
П. ТОМПСОН – Да, конечно. Это очень сложный вопрос.
С. БУНТМАН – Еще два вопроса, очень важных, у нас осталось всего 5 минут. Вопрос первый. Есть ли для вас психологическая, документальная или ваша собственная версия гибели Маяковского, гибели вашего отца? Александр спрашивает.
П. ТОМПСОН – Вы вот любезно указали на то, что я исследователь, ученый, я пока еще ожидаю дополнительных каких-то свидетельств и с помощью Николая Алексеевича я все-таки узнаю нечто новое, что я никогда не знала.
С. БУНТМАН – Есть надежда, что такие документы могут отыскаться?
Н. МОРЕВ – Я не думаю. Есть две версии. Особенно интересная версия в книге Валентина Скорятина на эту тему, может быть, слышали.
С. БУНТМАН – Да.
Н. МОРЕВ – Он недавно умер. У него есть такая двойственность: что есть вероятность, все-таки сохраняется, что Маяковского могли устранить, приведено много документов в эту сторону, но он сохраняет и версию о самоубийстве.
С. БУНТМАН – У меня дополнительный вопрос. Самое главное, Елена Владимировна, для вас это важно знать, как это было точно?
П. ТОМПСОН – Меня в Петербурге спросили об этом. Я сразу сказала – что бы ни случилось, он все равно умер. Для меня это имело критическое, большое значение, что он мертв. Почему? Точно я не знаю еще, но здесь я уже могу размышлять. Но единственное, что могу с уверенностью сказать, Маяковский не покончил жизнь самоубийством из-за женщины.
С. БУНТМАН – Почему? Не был способен так любить?
П. ТОМПСОН – Нет, потому что он революцию больше любил. И когда революция пошла по неправильному пути, тогда его сердце было разбито. Потому что он хотел, чтобы была лучшая Россия.
С. БУНТМАН – Елена Владимировна, еще один вопрос, на который только вы можете ответить. "Имеется ли среди ваших детей и внуков, у кого есть талант к написанию стихов?" Все так мечтают, чтобы возродился когда-нибудь, через поколения, чтобы возродился кто-нибудь, кто писал бы, кто мог бы знакомить слова так, как Маяковский.
П. ТОМПСОН – Так уж получилось, что по случаю 110-летия моего отца я написала стихи. С вашего позволения, Николай Алексеевич тогда на русском прочтет.
С. БУНТМАН – Прочтите фрагмент. Я хотел бы окончить одним посланием нашей слушательницы. Пожалуйста, фрагмент мне прочтите.
Н. МОРЕВ – Кусочек. "Я здесь. Маяковский, это я громко стучу в дверь товарища истории. Я знаю, ты там. Впусти меня. Я знаю, ты там, вместе со своими истертыми чемоданами, в которых незаконченные стихи, разбитое сердце и выцветшее фото маленькой девочки, сидящей на балконе в Ницце. Это я, ты сотворил меня. Это ведь твои слова – в этой жизни умереть нетрудно, сделать жизнь значительно трудней. Ты должен выйти. Твой брат солнце осветит тебя, так же как бронзовые статуи в Москве и Уфе, к которым я пришла с цветами и слезами. Вот я здесь. Именно так ты говорил Бурлюку в Нью-Йорке и Элли в Ницце. Я повторяю сегодня – вот я здесь. Я объявляю о себе гордо, громко, я не нуждаюсь в представлении. "Daughter. Tochter. Fille. Дочка".
С. БУНТМАН – Елена Владимировна Маяковская у нас сегодня в гостях. Вы получите книги с ее автографами. Я надеюсь, что этих книг будет больше. Я хотел бы прочитать сейчас, в самом конце маленькое послание от нашей слушательницы, от слушательницы из Владикавказа, она между нами и родиной Маяковского находится. Лиза, наша слушательница из Владикавказа: Благодарю вас, Елена. Вы для меня как вторая жизнь. Будьте счастливы, и хранит вас Бог". Будьте счастливы, и хранит вас Бог. Елена Владимировна, спасибо вам большое. Мы будем ждать и новых книг, и новых исследований. Мы будем хранить вот эту книгу. Главное, что встреча с вами, она нас убеждает, мне кажется, во многом. Спасибо большое. Елена Владимировна Маяковская была в гостях на "Эхе Москвы" в нашей программе.